Главный кардиохирург ЦФО Сергей Ковалев: «Пересадка сердца – технически несложная операция»
Фото: департамент здравоохранения Воронежской области.
Фото: Предоставлено "КП"
За жизнь оно в среднем перекачивает почти шесть миллионов литров крови. И выработанной им энергии хватило бы, чтобы доехать на машине до Луны и обратно. При этом его масса не превышает 350 граммов, а размер равен величине кулака. Здоровое женское бьется немного быстрее мужского. Продолжать можно долго. И все это про сердце.
Руководитель кардиохирургического центра Воронежской области, доктор медицинских наук, профессор, главный сердечно-сосудистый хирург ЦФО Сергей Ковалев знает о работе самого «романтичного» человеческого органа гораздо больше других.
По случаю Всемирного дня сердца «Комсомолка» выяснила у Сергея Алексеевича, что изменилось за последние годы в работе кардиохирургической службы региона, получается ли обмениваться опытом в условиях санкций, чем искусственный интеллект вредит врачам и можно ли стать выдающимся специалистом без ущерба для личной жизни.
ПО ЗАКОНУ БОЛЬШИХ ЧИСЕЛ
– Сергей Алексеевич, 29 сентября кардиохирурги празднуют? Или, наоборот, неустанно трудятся, чтобы чьи-то сердца заработали как нужно?
– Впервые мы отмечали этот праздник около 15 лет назад с моим коллегой из Перми, профессором Сергеем Сухановым. На тот момент он возглавлял вторую областную больницу, которая потом трансформировалась в федеральный центр сердечно-сосудистой хирургии. Тогда мы впервые увидели, как профессионал подходит к своей работе не только с точки зрения оказания помощи. Кардиохирург привлекал всевозможные силы – общественников, спортсменов, реабилитологов. С их помощью он доносил до населения, казалось бы, простую мысль, что о сердце нужно заботиться с самого детства. Если имеется какая-то патология, то ее нужно лечить, наблюдать за ней. Правильно реабилитировать. Суханов несколько лет подряд устраивал конференции по случаю Дня сердца, собирал кардиологов и кардиохирургов со всей страны. А после ее окончания организовывал различные мероприятия, например забеги для разных категорий: взрослых, детей, больных, здоровых. Затем и мы начали в Воронеже внедрять подобное. Много мероприятий проводим и осенью, и весной.
Стоит еще сказать, что в 2023-м 29 сентября особенно знаменательное. В Москве в этот день откроется первый национальный коронарный конгресс. Будем обсуждать заболевание, которое является сейчас главной химерой, – ишемическую болезнь сердца. Она приводит к развитию инфаркта миокарда и инвалидизирует самую молодую группу населения страны.
– Ежегодно в воронежском кардиохирургическом центре выполняется более 3000 операций на сердце и магистральных сосудах. Что это за операции? Насколько за последние годы выросла сложность и технологичность процедур?
– В прошлом году операций было около 4800. Это если брать все манипуляции, выполненные по профилю сердечно-сосудистой хирургии. Одних только транскатетерных вмешательств, ангиопластик со стентированием, выполняется порядка 3000. Это то, что сегодня называется введением в просвет сосуда баллона и пружинки стента, которое позволяет расширить суженую часть, где возникает бляшка. Она перекрывает этот сосуд и приводит к развитию острой коронарной недостаточности. Плюс проводится около 600 операций на открытом сердце, в том числе более 100 у детей. До коронавируса в год оперировали 190 - 200 малышей. Имплантировали 650 - 700 устройств для лечения редкого пульса или внезапной сердечной смерти. А также проводили 200 вмешательств при жизнеугрожающих аритмиях.
Что изменилось за последнее время. Конечно, технологии позволили расширять диапазон манипуляций у тех категорий пациентов, которых мы раньше не оперировали. Эти методы менее инвазивные и малотравматичные. Когда, например, операции по реваскуляризации делаются без аппарата искусственного кровообращения, на работающем сердце, что исключает его остановку, применение специальных растворов для защиты миокарда. Особенно у тяжелых больных это чревато развитием послеоперационных осложнений. Расширился спектр вмешательств у пациентов с полиморбидной патологией. То есть когда у человека помимо хирургических проблем, есть еще сахарный диабет, гипертония, поражение магистральных сосудов разного уровня, сонных артерий и т. д. Увеличилось количество операций при нарушениях ритма, сердечной недостаточности.
И еще очень важный момент, о котором не могу не сказать. В эпоху первого года ковида, несмотря на большие трудности и эпидемиологическую ситуацию, мы провели первую в Воронежской области пересадку сердца. Пациент жив-здоров. Приходит к нам каждые три месяца.
– За счет чего получилось добиться таких результатов? Оборудование? Кадры?
– Сегодня новое оборудование является проблемой. Мы работаем по закону больших чисел: навыки увеличиваются у тех хирургов, которые постоянно трудятся. Либо ты делаешь одну операцию в месяц, либо десять за день. От этого зависит не только непосредственный результат, но и отдаленный. Это первый момент.
Второй – по поводу кадров. Два года назад в Воронеж приезжал министр здравоохранения и спрашивал, в чем секрет таких показателей. Я ответил, что дело в школе, которая была заложена еще нашими учителями. Мы всегда готовили своих специалистов в Воронеже, повышая их уровень в передовых центрах России и Европы. Потом был длительный период, когда не могли обучать таких ребят у себя: не было клинической ординатуры. И вот в течение последних двух лет прорыв. Мы опять набираем ординаторов на нашу специальность. Три года нужно обучаться, чтобы стать сердечно-сосудистым хирургом. У меня сейчас семь человек. В общем, развиваемся потихоньку.
– Обмен знаниями важен не только внутри замкнутого коллектива, но и с коллегами из других учреждений, в том числе и зарубежных. Насколько с введением санкций сузились возможности делиться опытом?
– Думаю, все когда-то восстановится. Разумные люди понимают, что политические шторма и цунами не могут влиять на настоящие человеческие и социальные взаимоотношения. Я всегда на связи с коллегами, с которыми знаком не один десяток лет. Это выдающиеся хирурги мира. По-прежнему остаюсь членом Европейской ассоциации кардио-торакальных хирургов и Американской ассоциации торакальных хирургов. Необходимой информацией обладаю. Трудно только перечислить взносы, чтобы получать журналы. Так что научный обмен не прекращается.
«ТРУДНЕЕ ВСЕГО С ДЕТИШКАМИ»
- Вы уже упомянули первую в регионе пересадку сердца. Сколько с марта 2020-го было подобных операций? Были ли они вообще?
– Коронавирус повлиял на многие стороны деятельности всех высокотехнологичных дисциплин. Не только у нас, но и в некоторых других центрах прекратилась подобная практика. Где-то на порядок уменьшилось количество операций. Хотя больные есть. Всех, кто находился в листе ожидания, мы отправили в Москву. Очередь динамичная. Обычно в ней 10 - 12 человек. Мы готовы проводить пересадки: силы и средства есть. Но, к сожалению, существуют проблемы с логистикой, моменты, связанные с изменением определенной ментальности, с забором органов. Много факторов не позволяют выполнять такие операции. Даже в федеральных центрах, где выделяют достаточно большие средства на лечение терминальной сердечной недостаточности, сейчас переходят на имплантацию искусственных желудочков. Сегодня любая операция на сердце сопряжена с большим финансовым вкладом. Стоимость процедур, которые идут по категории оказания высокотехнологичной медицинской помощи, от 10 до 13 миллионов.
– Кто платит в этом случае?
– Государство. Это федеральные квоты. А, например, цена жизнеспасающей операции типа коронарного шунтирования, протезирования клапанов у ребенка – 250 - 300 тысяч. И некоторые руководители иногда задумываются: сделать одну пересадку сердца или… Но это, конечно, не главное.
– В обывательском представлении пересадка сердца – это высший пилотаж. Или на самом деле есть более сложные операции?
– Пересадка сердца – технически одна из несложных операций. Тем более при хорошей медикаментозной поддержке и правильном наблюдении. Труднее то, что мы делаем у детишек с серьезными врожденными пороками. Например, некоторые операции сопровождаются реконструкцией больших структурных изменений. Есть дети, требующие поэтапной коррекции. Во время нашего с вами разговора мои коллеги оперируют годовалого ребенка. До этого мы проводили вмешательство, когда ему было семь дней. Критический порок сердца - боролись с большим количеством проблем. Еще через полгода, если все пойдет хорошо, будет новая коррекция.
За 40 лет работы Сергей Алексеевич спас тысячи жизней.
Фото: Максим ГОРОХОВ
«ВРАЧ ДОЛЖЕН БЫТЬ ДУМАЮЩИМ»
– Несмотря на поток пациентов и закон больших чисел, врачу все равно к каждой операции приходится готовиться индивидуально. Как настраиваетесь?
– Сейчас это особенно актуально. Есть стандарты, которые совершенно выбивают человека из парадигмы клинического врача. 40 лет назад, когда я только начинал работать, были разборы. Сегодня консилиумы тоже существуют, но все это очень технологично. Есть четкий протокол, какому больному что нужно сделать.
– Искусственный интеллект добирается и до вас….
– Добирается. На всех съездах и конференциях об этом говорят. Но я являюсь пессимистом в данном плане. Искусственный интеллект нужно вкладывать в руки и голову человека, который уже имеет хороший опыт. А делать специалиста одной манипуляции – страшно. Так мы просто губим медицину. Думаю, технологизация должна помогать врачу, а не превращать его в заложника бумажной и компьютерной волокиты. Специалист перестает думать, ведь ему нужно вовремя вбить в программу: есть таблетка или нет. Я не особо ретроград, но человек разумный ведь не зря развивался на протяжении веков. И еще по поводу искусственного интеллекта: вот завис у вас телефон - и что делать? Или вирус в программу попал и натворил всяких дел. Вот вам и искусственный интеллект.
- А если говорить о моральной стороне? При такой нагрузке доктор еще волнуется перед операцией?
- Конечно. Доктор не работает вне социума. Мало того что рядом всегда есть родственники больного, так и сами пациенты порой приходят в таком состоянии, с такими проблемами, что попробуй их реши. Тот самый искусственный интеллект в виде компьютера и интернета позволяет им какое-то время лечиться без доктора. А потом они обращаются к специалисту, и, если ты вдруг отказываешь, появляется стопка жалоб и петиций. Рассылаются на все уровни. Над врачами столько надзирателей: специалисты по контролю качества, фонд ОМС, прокуроры, следователи и т. д.
– Исходя из вашего гуманистического подхода, можно сделать вывод, что врач должен быть единицей не столько функциональной, сколько человеческой.
– Думающей. Года два назад я проводил переподготовку специалистов. Исход ковида, конец 2021-го. Приходят ко мне давно работающие коллеги с вот этими рентгенограммами легких. Наверное, помните: как матовое стекло. Начинаю спрашивать: «А вы фонендоскопом человека послушали?». Забыли! Пришлось менять программу лекций, возвращаться к справочникам чуть ли не конца ХIХ века. Люди столетие назад без современных технологий ставили правильные диагнозы. Слушали шумы и анализировали симптомы. Просто надо думать. А уже потом применять все то, что дало нам технологическое развитие. Иначе для чего учиться врачу столько лет?!
«НИКОГДА НЕ СТАВИТЬ СЕБЯ ВЫШЕ ПАЦИЕНТА»
– Сергей Алексеевич, насколько часто пациенты не пишут жалобы на медиков, а возвращаются с благодарностью? Связываются ли с вами?
– Очень хорошо эта обратная связь видна в работе нашей детской команды. Она стала заметнее, когда мы расширили диапазон вмешательств у малышей и специалисты стали теснее работать с родителями. Детская команда демонстрирует наиболее полную картину того, как все звенья вовлечены в процесс: и врач, и социальный психолог, и семья, и ребенок. Все отвечают требованиям друг друга. В этом году мы открыли у себя комнату психологической реабилитации. В этой игровой малыши могут заниматься с родителями, выполнять и физические, и интеллектуальные упражнения. Также к нам в отделение приходят аниматоры, мы проводим дни детского сердца и другие мероприятия.
Что касается благодарности взрослых, то это зависит от конкретного человека. Но и сам врач должен суметь найти подход, наладить контакт. Никогда не нужно ставить себя выше пациента. Ты такой же член социума, только облечен долгом. Нужно выстраивать отношения на взаимопонимании и доверии. Это очень важно во время всего лечения, и особенно в вопросах реабилитации. Безусловно, часто люди обращаются в различные инстанции, чтобы отсудить у медучреждения или врача определенные моральные и материальные потери. Но это связано с тем, о чем я уже сказал выше: с технологиями, которые внедрились в те отрасли медицины, которые потихонечку уходят за пределы клинической. Например, стоматология или пластическая хирургия.
– Вы следите за дальнейшей судьбой своих подопечных? Первым вашим пациентом был 17-летний парень, раненный ножом в грудь. Операция прошла еще в 1987 году. Знаете, как сложилась его жизнь?
– Мы общались достаточно долго, потом связь оборвалась. Я в контакте со многими своими пациентами. Они приходят ко мне. В 1989-м сделал первое протезирование клапана. И вот все думал, где же этот пациент и что с ним. А он потом как-то стоит у больницы и ждет меня: «Сергей Алексеевич, здравствуйте. Да у меня тут проблемы. Только теперь урология…». 30 лет прошло. Многие приходят и говорят: «Мы с вами земляки». Из Свердловска земляки, хотя меня оттуда в младенчестве увезли, и из Новой Усмани, где сейчас живу. В общем, везде знакомые.
ПУТЕШЕСТВИЯ, МУЗЫКА И КНИГИ
– Врач всегда берет на себя большую ответственность. Особенно хирург. Вот как, с одной стороны, быть хорошим и уверенным в себе специалистом, а с другой - не отрываться от земли, не зазнаваться.
– Надо быть профессионалом. Всю жизнь самосовершенствоваться. Я работаю почти 40 лет. И начиная с 1984-го шеф ежегодно отправлял меня на обучение. Потом парадигма изменилась: мы стали повышать квалификацию каждые пять лет. Теперь и вовсе процесс перешел в дистанционный формат. Через компьютер можно выучить какие-то словосочетания и выражения, но не получить навыки, которые приобретаются при непосредственном нахождении в клинике. Так что надо быть профессионалом и человеком.
Возвращение православия в больницы тоже, считаю, положительно влияет на врача. Я первый раз увидел храм при медучреждении в Израиле в 2009 году. Клиника Ассута – большой многоэтажный комплекс. В центре атриума на шестом этаже какой-то «скворечник». Спрашиваю: «Что это такое?». Оказалась, летающая синагога. Пациенты могут ее посетить. У нас сейчас тоже в некоторых больницах есть храмы. Батюшки приходят в отделения, врачи сами идут в церкви – и при медучреждении, и в обычные городские.
И еще важный момент, связанный с медицинскими династиями. Когда есть хороший пример родителей или дедов-бабушек. Присутствую на ученых советах и вижу внуков еще моих учителей. Да, это достойные специалисты, которые сами уже стали руководителями.
– На мой взгляд, невозможно стать главным сердечно-сосудистым хирургом ЦФО, если не ставить на первое место работу. Как подобная приверженность профессии отражается на личной жизни?
– Вообще, это нужно спросить у моих друзей. В относительно молодом возрасте мне пришлось взять на себя функцию руководителя отделения кардиохирургии. В 1998 году умер мой шеф – профессор Виктор Булынин. Мне было 37. Через год я защитил докторскую диссертацию. В 38 лет мы с коллегами стартанули в новую эпоху. Сердечная хирургия начала развиваться другими темпами, появились новые технологии. Чтобы исправить демографическую ситуацию при помощи сердечно-сосудистой хирургии, реаниматологии, анестезиологии, нужно было увеличивать количество операций. И вот в какой-то момент друзья действительно меня потеряли.
– Получается, так и есть: работа - на первом месте?
– Да. Но у нас с супругой хорошее взаимопонимание. Мы в браке 41 год. Секрет в том, что мы всегда знали, чего хотим, и осознавали, чего добились. Она у меня доцент кафедры теории и практики архитектурного проектирования ВГТУ. Человек, который много сделал для города и области, для своих студентов. И четко понимает, что личность реализуется не только в каких-то своих внутренних амбициях. Нужно быть в профессии. Начиная с 2000-х, то короткое время, которое нам отводится для отпусков, мы стараемся проводить в путешествиях. Посещали интересные места: Перу, Чили, Непал, Галапагосские острова. Потом несколько раз были на Алтае. Езди на Соловки, в Титовку, Териберку, на Курилы. И ни разу не были в Турции. Никакого «тюленьего» отдыха.
– Помимо путешествий в чем еще черпаете силы? Книги? Спорт?
– Вещь, которая всегда меня спасала, – отсутствие вот этого большого социума вокруг. После смерти Виктора Ивановича Булынина многое пришлось делать самому. Коллектив, с которым сейчас работаю, тогда был очень молодым. И вот расслаблялся я на даче, на небольшом участке в четыре с половиной сотки. Всегда старался ходить и бегать. Сейчас тоже живу за городом. Очень люблю музыку: есть коллекция винила. Большая библиотека дома. Но из-за серьезной нагрузки на глаза сейчас приходится читать меньше. Люблю и аудиокниги. С удовольствием слушаю Чехова и Довлатова. А пятичасовой «Евгений Онегин» в исполнении Смоктуновского! Если не слушали, обязательно исправьте это.
«ПО КОРОНАРНЫМ СОСУДАМ ВИЖУ ПИЩЕВЫЕ ПРИСТРАСТИЯ»
– Загородная жизнь, свой участок, домашние обязанности. При этом руки, наверное, приходится беречь?
– Много лет назад, когда готовил что-то из курицы, повредил себе палец. Вот тогда понял, да и жена сказала, что не нужно больше этого делать. Руки - все-таки профессиональный инструмент хирурга. Не только мое богатство, но и «собственность» пациента, который попадает в кардиохирургический центр. Это не какие-то высокопарные слова, в реальности так и есть.
– И в завершение как главный кардиохирург по ЦФО дайте несколько советов, как не попасть к вам в качестве пациента.
– Сегодня очень трудно давать советы. Посмотрите, какой стресс испытывает наше общество на протяжении последних 35 лет. Через это напряжение прошли все. Если 25 лет назад ко мне попадал 30-летний человек с проявлениями ишемической болезни сердца, это становилось нонсенсом. Мы сразу же консультировались с коллегами из федеральных учреждений. Сейчас количество молодых пациентов значительно возросло. Постоянный стресс.
Второй момент: мы едим продукцию непонятного качества. Хотя нас постоянно убеждают, что трансгенные вещи никак не влияют на организм. Ну, как так?! Они очень сильно влияют. Я по коронарным сосудам вижу, как пищевые пристрастия сказываются на структуре сосудистого русла.
Третье – гиподинамия. У нас в школе существовали нормы ГТО, все были спортсменами. Например, я утром играл в духовом оркестре, потом шел в школу, затем на секции. Поэтому что сегодня нужно – жить в гармонии с собой и окружающими людьми, стараться правильно питаться, двигаться. И будьте позитивными!